Mы много говорим о «русской весне», о «русском мире», но что стоит за этим спонтанно возникшим и многим непонятным явлением? Россия — это не только русские. И сразу возникает вопрос: если есть «русский» мир, значит, есть и «татарский», «башкирский», «еврейский», «казахский»? Не получается ли так, что, говоря о «русском мире», мы самим этим термином предлагаем разным этносам разные образы будущего?
Предлагаю начать с небольшого исторического экскурса. Собственно говоря, кто такие русские? Откуда появилось это понятие? Впервые о «русах» (hros/hrus) мы читаем в сирийской хронике VI века. Есть интересные свидетельства арабских путешественников, различающих «славян» и «русов», хотя и признающих, что у них много общий традиций. Русы, по описаниям арабов — сословие военно-торговое, они мобильны, имеют вооружённую дружину, активно контактируют с разными народами, городами, территориями. Торгуют прежде всего по водным путям, отсюда очень большая роль Волги. А славянские племена при этом живут общинным укладом, на одном месте, вся экономика связана с плодородием тех земель и обилием лесов, где они живут.
Получается такая схема: есть сельская округа, там живут родами, и есть торговый, административный, ремесленный центр. В сельской округе идентичность родовая, в городе идентичность территориальная. Это видно даже по архео-
логическим раскопкам, например, по височным кольцам, которые находят в черте города или в сельской местности, они разные. Есть сословие правящее, военное, торговое — русы, — и есть остальная часть населения, которая живёт своей жизнью, своим укладом, старается не лезть ни в какие военные операции. Такое было у многих народов. Мы это видим на примере Казани: когда войска Ивана Грозного, в которых было достаточно много татар, взяли Казань, военная верхушка потерпела поражение, а местное население осталось жить, как жило, только с другими правителями.
И здесь вопрос: природа появления этого политического субъекта? Когда мы говорим о русах VI века, откуда у них стремление создать государство, создать некую корпорацию, которая не просто торгует, а создаёт и развивает политические институты?
ДНК-генеалогия предлагает подход, позволяющий выявить генетическое родство людей, целых сообществ. Но она не отвечает на вопросы культурной, языковой, социальной идентичности.
Идентичность всегда имеет свои проявления и маркеры «свой — чужой», «статусный — подчинённый». В преданиях, былинах, летописях находят отражения ключевые события в истории народа, повлиявшие на формирование его идентичности.
Один из таких маркеров — родовые знаки или гербы знатных родов. Мы видим, например, схожесть символов знатных родов у хетов и у русов. А в Западной Европе отличия очень заметны. Мы видим символы на немногих дошедших до нас зданиях (прежде всего, на церквях), которые сложно объяснить с точки зрения человека, не выходившего за пределы Среднерусской равнины. Например, изображения слонов. Отсюда мы можем сделать вывод, что на Русь культура управления государством приходит, скорее всего, с юга, в частности, из Передней Азии. Учитывая, что те же скифы активно занимались там военными операциями, эта культура государственного управления имеет более глубокие корни у русов. Да, можно говорить о влиянии Римской империи. Трояновы века остались в былинной памяти. Но не меньшее влияние оказывали сарматы, гунны. В то же время о нашествии готов особо нет следов в былинном эпосе. И самая глубинная русская мифология, как считают, связана с горами — и создана либо на Южном Кавказе, либо на Анатолийском нагорье.
Безусловно, велико и влияние государственных традиций Хазарии, Византии на мировоззрение правившего на Руси сословия. Наконец, именно торговля с южными соседями дает русам большую часть торговой прибыли, да и военного хабара.
Всё это позволяет утверждать, что культура государственности появилась на Руси задолго до мифического призвания Рюрика. Да, впоследствии правящей династии было выгодно убрать всяческое упоминание о всех государственных системах, которые были до неё, дабы не создавать повода для появления конкурирующих династий. Да и православная церковь стремилась убрать из общественного сознания всё, что имело отношение к истории до времени принятия христианства. Но источники, на которые не распространялась летописная традиция православных монастырей, сохранили свидетельства, которые убедительно показывают, что Древняя Русь Владимира Красно Солнышко (Василия) не возникла одномоментно на пустом месте. Огромное по площади государство могло объединиться только в результате военных походов. Чтобы в нём эффективно работала система управления, для её создания необходимо значительное время. Чтобы местные сообщества быстро признали власть великого князя, который находился в столице на сотни, а то и тысячи вёрст, на местах уже должна быть сформированная культура государственности. И, по всей видимости, она была практически у всех родоплеменных идентичностей, входивших в общее языковое пространство. И скрепляющей основой в нём было сословие русов, для себя уже прочно осознавшее важность государственности как модели организации общества и контроля над территориями и торговыми путями.
Но у этого сословия была традиция взаимодействия на основе модели, при которой есть своя вотчина и есть система коммуникаций: политических, торговых, позволявших оставаться достаточно автономными, вместе с тем получая выгоды от принадлежности к большой политике. Подобную систему хорошо описали у башкир. Каждый род автономен, но есть общее пространство языка, форматы выработки общеродовых решений. И это позволяет не терять самости небольших по численности родовых идентичностей.
Другое дело, что такая система ограничена в своих возможностях и не позволяет выходить на решение более масштабных вопросов развития. А в случае, когда рядом появляется более многочисленная и отмобилизованная военно-политическая система, то она, скорее всего, потерпит поражение. Закономерно, что удельная система русских князей сломалась во время монгольского завоевания. Военно-сословная иерархия оказалась не способна защитить себя и общины, над которыми господствовали. Встал вопрос, что дальше. Да, можно было жить под Золотой Ордой. Выплачивай дань — живи, занимайся своими делами, все лояльны, даже в религиозные вопросы особо не будут влезать. Но опять воссоздаётся сословие, имеющее внутреннюю потребность в том, чтобы самостоятельно определять, как жить. Жить в собственном суверенном государстве.
Дмитрий Донской, понимая, что у него нет возможности только за счёт малой дружины одержать победу, мобилизует целый народ для того, чтобы политически изменить ситуацию. И фраза о том, что с Куликова поля пришли «русские», хотя заходили туда москвичи, ярославцы и другие территориальные идентичности, имеет под собой реальное основание. Нужно что-то, что объединяет, совместный труд или победа — лучше всего.
Кто действительно смог создать Московское русское государство, так это Иван III. Он не просто формирует культурное пространство, он выходит на решение тех задач, которые позволяют московскому государству быть экономически самостоятельным. Иван IV решает полностью взять Волжский путь под контроль русского государства. С решением этой задачи у России появляются совсем другие ресурсные возможности. Волжский путь оказался под единым контролем, и это оценили все народы, которые жили на этой территории, и все торговцы. Им стало спокойно, удобно, выгодно, появились единые правила игры.
Смутное время, опять же, подтвердило, что да, потребность в единстве есть. И кто спас государство? Народное ополчение! Ополчение, сформированное несколькими политическими субъектами: военной элитой, торговцами, церковью. Ополчение, показавшее, что у многонационального народа появились ценности, за которые он готов заложить себя, пожертвовать жизнью. Русское государство стало опираться не только на правящее военно-торговое сословие, в его основание встала сельская община. И это начало формирования русского суперэтноса. Почему именно суперэтноса? Потому что его культура стала опорной для государственности, потому что традиции соседской общины позволили ему принимать в своё социально-культурное пространство представителей других идентичностей, не отказывая им в их самости, потому что он стал генерировать людей, опирающихся в своём мировоззрении не только на идеи бытовых удобств и выживания, но думающих о философских основаниях мира, объясняющих их своим соседям. Не только политическая элита в России создавала концепты миропонимания. На своём уровне их формулировали и представители других сословий.
Когда мы начинаем изучать историю, мы не так много знаем о людях, которые жертвовали своим имуществом, своими жизнями… Для нас вся история — это история элитных родов. А глубинка, которая жила своей общинной жизнью, остаётся вне поля зрения историков. Мы плохо себе представляем, чем занимался глубинный народ. Чем жил? Какие у него были культурные основания? Что происходило с ним?
Раскол XVII века показал, что к тому времени люди самоопределились. Смута, память о бедствиях монгольского нашествия, необходимость в каждой местности создавать собственные модели этноконфессионального взаимодействия выработали укоренённые культурные стержни, понимание своей самости. В народной толще были субъекты, которые формировали народную культуру и определённое отношение к тому, что происходило в мире. Но в официальной истории мы практически ничего об этом не знаем.
Во многом поэтому в 1917 году и столкнулись Россия аристократическая, официальная, Россия, которая всегда считала, что только она вправе определять политическое развитие страны, и та глубинка России, которая, в общем-то, уже хотела своих больших прав, большего самоопределения, большего желания что-то самостоятельно создавать. Большевики смогли увидеть эту опору и вопреки марксистской ортодоксии создать социально-политическую модель, оказавшуюся не просто жизнеспособной, но и реализовавшей потенциал выхода России на роль одного из ведущих цивилизационно-государственных образований в мире.
После 2014 года в политической элите консолидировались субъекты которые заявили: это наше политическое пространство, и на этом политическом пространстве мы хотим быть властью. А чем отличается власть от управления?
Власть — это те, кто формируют процесс, власть создаёт реальность. Управление в рамках этой реальности выполняет свою функцию, свою задачу. Управление не создаёт реальность, управление адаптируется к реальности. Модель государственного управления, созданная в Российской Федерации в 90-е годы ХХ века, была именно управленческой. Она выполняла условия глобального договора, но не формировала новую геополитическую реальность.
И когда власть захотела быть властью, то есть создавать реальность, возник вопрос, на кого опираться. Кто пойдёт за вами? Если вы власть, значит, у вас должны быть ресурсы: экономические, финансовые, силовые, интеллектуальные, сакральные, информационно-коммуникационные, людские. Власть должна быть способна создавать реальность через умелое управление культурой, через сакральные ценности, через административную мобилизацию, через технологические аспекты.
И это небыстро. А если надо прямо сейчас что-то сделать, чтобы объединить людей, возникает идея крови — ставка на идею, которая казалась абсолютно понятной. Отсюда «Русская весна».
Возможно, «Русский мир» — это промежуточное состояние. Как только мы создадим действительно реальную цивилизационную модель, мы неизбежно встанем перед вопросом о других этносах, о других социальных группах, которые входят в нашу цивилизационную модель территориально. Более того, для создания жизнеспособной экономической системы мы будем вынуждены быть привлекательным цивилизационным центром для других государственных образований, народов, цивилизационных центров.
И когда мы говорим о проекте «Русский мир», мы должны помнить, что внутри него есть разные культурные основания, внутри него пока не выработаны единые моральные критерии, внутри него, наконец, пока нет той экономической модели, которая делала бы цивилизацию конкурентоспособной на глобальном уровне. Всё это предстоит создать. В том числе и концепт, который во всём — от названия до ценностных оснований — будет надэтничным, надконфессиональным, вмещающим в себя разные идеи политической идентичности. В такой парадигме построена сейчас модель политической консолидации, которую наглядно продемонстрировал В.В. Путин на мартовских выборах 2024 года. Он сделал ставку не на один из имеющихся концептов политической идеологии. Он создал платформу смыслов, в которых всем этим идеям, всем идентичностям, всем мировоззренческим системам было предложено сотрудничество. Не железной рукой, а договорной основой, сохранением и развитием многообразия, возможностью убеждать в обоснованности своей точки зрения политическая власть России сформировала большинство, безусловно её поддерживающее. В.В. Путин, учитывая, что нам надо переходить к информационному обществу, а не пытаться найти в архаике «золотой век» и принудить всех зайти в него, предложил миру новый исторический выбор — не бороться со всевозрастающей сложностью общества, а дать ему возможность развиваться в этом многообразии, но при государственной системе, гарантирующей незыблемость правил социально-политического и экономического взаимодействия. Власть оставляет за собой право создавать реальность, а всем субъектам различных социальных групп предлагает адаптироваться к этому, не теряя своей самости.
В этом смысл концепта, который мы сейчас реализуем в России под термином «Русский мир» и предлагаем глобальному сообществу сохранения сложности, многообразности и цивилизационной самобытности, как альтернативу унитарности и явной неравноправности сложившейся либеральной глобалистской модели.
При этом, становится очевидным, что концепт «Русского мира» не только не имеет законченного вида, но и в принципе не может быть таким. Ставка на сложное общество, на многообразие цивилизационных моделей делает жизнеспособным только концепт, в котором изначально заложены механизмы саморазвития и способности создавать новые реалии многообразной, чрезвычайно насыщенной разными идеями, динамично развивающейся мировой политики.
Опубликовано: Инструментариум. Вып. 7. Такие разные #МЫ. М.: ФЦГП, 2024. С. 24-29.