Человек, как известно, мыслит схемами. Реальность слишком сложна, чтобы удержать в сознании все воспринимаемые нами элементы, поэтому мы волей-неволей вынуждены упрощать. Упрощать, чтобы понимать. Иногда мы упрощаем картину мира до двух элементов. Интересно, что именно мышление антитезами — характерная черта наших противников. Из лагеря атлантистов мы постоянно слышим о победителях в холодной войне и о побеждённых, о правильной стороне истории и о неправильной, о демократии и о тоталитаризме.
Представители бинарного мышления выглядят уверенно, даже глыбоподобно. Этих людей цементирует убеждённость в своём незыблемом праве форматировать мир, словно бы рассекая его на правильное и неправильное, прогрессивное и отсталое, идущее правильным курсом и заплутавшее. Однако мышление, утверждающее выбор только из двух возможностей, ошибочно в принципе. Действия любого существа, как и сам рост всего живого, не имеют в своей основе вилку из двух вариантов. Это только пылесосы, чайники и утюги работают в режиме «вкл./выкл.». Даже тьма и свет в нашем мире имеют множество оттенков, постепенно переходящих друг в друга. Как писал Игорь Северянин,
Как часто красота уродна
И есть в уродстве красота.
Я помню слова известного филолога, профессора Санкт-Петербургского университета, который когда-то объяснял нам, студентам, что «бинарность, двучленность — это не столько связь, сколько противопоставление, разрыв связи, даже больше противопоставление, чем связь; это, так сказать, тезис и антитезис без синтеза».
В системе мышления, предложенной миру атлантическими элитами, мы видим как раз попытку отказаться от синтеза. Они, эти элиты, не желают даже слышать о синтезе. Есть только тезис. Антитезис должен быть уничтожен, и точка. По сути, это не что иное, как попытка отказаться и от диалога, и от мышления.
Мы не желаем вас слушать. Мы правы, вы нет. Мы хорошие парни, вы плохие. Вы чёрные, мы белые. У нас есть ценности, у вас нет ценностей. У нас есть интересы, у вас нет интересов. Нам можно всё. Мы — исключительные.
В основе нашей культуры, напротив, лежит стремление к диалогу, внимание к «другости» (Михаил Бахтин), к поиску синтеза. У нас так принято. Вне диалога, как доказал тот же Бахтин, мышления нет. Поэтому мы признаём, что многообразие мира нельзя исчерпать противопоставлением, тезисом и антитезисом, двойкой, бинарностью, дихотомией.
Россия со времен княгини Ольги стала домом Святой Троицы. Собирание земель и духовное возрождение русского государства началось от церкви Святой Троицы преподобного Сергия Радонежского. Главный шедевр нашего средневекового искусства — «Троица» Андрея Рублёва, образ, который есть едва ли не в каждой православной семье. В советскую эпоху мы взяли на вооружение диалектику Гегеля и триаду развития «тезис-антитезис-синтез» гегелевской школы. Наши великие умы — Владимир Соловьёв, Павел Флоренский, Сергий Булгаков, Николай Бердяев, Алексей Лосев, Борис Раушенбах — развивали триадические учения.
Троичные схемы глубже и интереснее бинарных. Развитие ребёнка идёт от двоичности к троичности. Поначалу ребёнок способен думать только в категориях «я/другой», «моё/чужое», «дают/не дают». Постепенно он открывает для себя третье, постепенно он начинает понимать, что мир не делится лишь на то, что соответствует его желаниям и не соответствует. Тройка означает, что в мире есть кто-то ещё — кто-то, у кого могут быть свои потребности, ценности и желания. Именно триаду мы видим в великих древних культурах. Верховные божества в индуизме объединены в тримурти, тройку верховных божеств. В китайской культуре Инь и Ян, объединённые в круговой символ, дают необходимое третье, аналогом которого выступает синтез в школе Гегеля.
Такое мышление, конечно, свойственно не всем народам. Русский этнограф Александр Золотарёв и французский учёный Леви-Стросс обратили внимание, что племена, живущие родовым строем, обходятся противопоставлениями. Их мышление совершается в логике бинарных оппозиций: «мягкое/твёрдое», «варёное/сырое», «съедобное/несъедобное». Именно этот подход — назовём его условно архаическим, или детским — утвердился в головах наших противников. Именно этот бинарный подход в политике ведёт к огромным проблемам для многообразия мира и «цветущей сложности» (Константин Леонтьев). Этот подход влечёт за собой чудовищную жестокость по отношению к тем, кто оказался на «неправильной» стороне. Преступления, как показал Достоевский, начинаются с ошибки в мышлении.
Сейчас мы участвуем в конфликте двух миров, в конфликте, в котором одна часть человечества пытается принудить другую (к счастью, значительно меньшую) к мышлению. Удастся ли?..
Представители бинарного мышления выглядят уверенно, даже глыбоподобно. Этих людей цементирует убеждённость в своём незыблемом праве форматировать мир, словно бы рассекая его на правильное и неправильное, прогрессивное и отсталое, идущее правильным курсом и заплутавшее. Однако мышление, утверждающее выбор только из двух возможностей, ошибочно в принципе. Действия любого существа, как и сам рост всего живого, не имеют в своей основе вилку из двух вариантов. Это только пылесосы, чайники и утюги работают в режиме «вкл./выкл.». Даже тьма и свет в нашем мире имеют множество оттенков, постепенно переходящих друг в друга. Как писал Игорь Северянин,
Как часто красота уродна
И есть в уродстве красота.
Я помню слова известного филолога, профессора Санкт-Петербургского университета, который когда-то объяснял нам, студентам, что «бинарность, двучленность — это не столько связь, сколько противопоставление, разрыв связи, даже больше противопоставление, чем связь; это, так сказать, тезис и антитезис без синтеза».
В системе мышления, предложенной миру атлантическими элитами, мы видим как раз попытку отказаться от синтеза. Они, эти элиты, не желают даже слышать о синтезе. Есть только тезис. Антитезис должен быть уничтожен, и точка. По сути, это не что иное, как попытка отказаться и от диалога, и от мышления.
Мы не желаем вас слушать. Мы правы, вы нет. Мы хорошие парни, вы плохие. Вы чёрные, мы белые. У нас есть ценности, у вас нет ценностей. У нас есть интересы, у вас нет интересов. Нам можно всё. Мы — исключительные.
В основе нашей культуры, напротив, лежит стремление к диалогу, внимание к «другости» (Михаил Бахтин), к поиску синтеза. У нас так принято. Вне диалога, как доказал тот же Бахтин, мышления нет. Поэтому мы признаём, что многообразие мира нельзя исчерпать противопоставлением, тезисом и антитезисом, двойкой, бинарностью, дихотомией.
Россия со времен княгини Ольги стала домом Святой Троицы. Собирание земель и духовное возрождение русского государства началось от церкви Святой Троицы преподобного Сергия Радонежского. Главный шедевр нашего средневекового искусства — «Троица» Андрея Рублёва, образ, который есть едва ли не в каждой православной семье. В советскую эпоху мы взяли на вооружение диалектику Гегеля и триаду развития «тезис-антитезис-синтез» гегелевской школы. Наши великие умы — Владимир Соловьёв, Павел Флоренский, Сергий Булгаков, Николай Бердяев, Алексей Лосев, Борис Раушенбах — развивали триадические учения.
Троичные схемы глубже и интереснее бинарных. Развитие ребёнка идёт от двоичности к троичности. Поначалу ребёнок способен думать только в категориях «я/другой», «моё/чужое», «дают/не дают». Постепенно он открывает для себя третье, постепенно он начинает понимать, что мир не делится лишь на то, что соответствует его желаниям и не соответствует. Тройка означает, что в мире есть кто-то ещё — кто-то, у кого могут быть свои потребности, ценности и желания. Именно триаду мы видим в великих древних культурах. Верховные божества в индуизме объединены в тримурти, тройку верховных божеств. В китайской культуре Инь и Ян, объединённые в круговой символ, дают необходимое третье, аналогом которого выступает синтез в школе Гегеля.
Такое мышление, конечно, свойственно не всем народам. Русский этнограф Александр Золотарёв и французский учёный Леви-Стросс обратили внимание, что племена, живущие родовым строем, обходятся противопоставлениями. Их мышление совершается в логике бинарных оппозиций: «мягкое/твёрдое», «варёное/сырое», «съедобное/несъедобное». Именно этот подход — назовём его условно архаическим, или детским — утвердился в головах наших противников. Именно этот бинарный подход в политике ведёт к огромным проблемам для многообразия мира и «цветущей сложности» (Константин Леонтьев). Этот подход влечёт за собой чудовищную жестокость по отношению к тем, кто оказался на «неправильной» стороне. Преступления, как показал Достоевский, начинаются с ошибки в мышлении.
Сейчас мы участвуем в конфликте двух миров, в конфликте, в котором одна часть человечества пытается принудить другую (к счастью, значительно меньшую) к мышлению. Удастся ли?..