Осенью 1934 года в лагерное отделение Белбалтлага ОГПУ СССР, расположенное на острове Соловецком, спецконвоем из Свободлага (Восточно-Сибирская система лагерей ОГПУ) был доставлен заключённый Флоренский Павел Александрович, 1882 года рождения, и размещён в бывшей Филипповой пустыни, где в тогда находилась биологическая лаборатория, более известная как Центральная лаборатория Йодпрома.
К тому времени Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) был ликвидирован, и на острове вовсю шло реформирование местной пенитенциарной системы, которое выражалось в переименовании СЛОНа в СТОН (Соловецкую тюрьму особого назначения), а также в уничтожении прежней лагерной документации и массовых расстрелах как лагерного начальства, так и заключённых, часть которых для этой цели вывозили на материк.
Предположительно, в Филипповой пустыни Павел Флоренский провёл около двух с половиной лет, работая над проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей. Вероятно, летом 1937 года вместе с последней волной соловецких заключённых (в 1937 году на острове была сформирована СТОН НКВД СССР, которая просуществовала здесь до 1939 года) П.А. Флоренского этапировали в Ленинградскую область и расстреляли близ полигона Левашово.
В 1939 году соловецкий Йодпром был переведён в Архангельск, и Филиппова пустынь пришла в запустение. До середины 1990-х годов дошёл только келейный корпус 1856 года постройки — крытое дырявым рубероидом одноэтажное здание, сложенное частично из камня, частично из брёвен, почерневшая, отслоившаяся от стен дранка, сгнившие перекрытия внутри, ни дверей, ни окон тут уже не было, всё выбито и сломано, никаких следов жизни, разве что на притолоке сохранилась неизвестно кем и когда процарапанная надпись — «заключённый Павел Флоренский».
Из писем заключённого П.А. Флоренского 1934–1935 годов: «Не знаю почему, с детства я бессознательно не выносил Соловецкого монастыря, не хотел читать о нём, он казался мне не глубоким и не содержательным, несмотря на своё большое значение в истории. А теперь, попав сюда, я ощущаю глубокое равнодушие к этим древним стенам и постройкам… Соловки воспринимаются как род геологического и исторического мусора… Здешняя природа, несмотря на виды, которые нельзя не назвать красивыми и своеобразными, меня отталкивает: море — не море, а что-то либо грязно-белое, либо чёрно-серое, камни все принесённые ледниками, горки — собственно холмы, наносные, из ледникового мусора, вообще всё не коренное, а попавшее извне, включая сюда и людей. Эта случайность пейзажа, когда её понимаешь, угнетает, словно находишься в засорённой комнате. Так же и люди; все соприкосновения с людьми случайны, поверхностны и не определяются какими-либо глубокими внутренними мотивами».
Итак, на остров, находящийся за окоёмом, не по своей воле попадает человек, который вынужден осмысливать это затерянное в Дышащем (Белом) море пространство, и сам, вероятно, того не замечая, видит себя таким же островом — неприкаянным вместилищем дум и вопросов, на которые нет ответа.
И вот этот человек выполняет тут свою работу, которая ему нравится, следует заметить, много размышляет, собеседует сам с собой, чтобы не сойти с ума, а ещё много ходит по острову: «Сегодня шёл по дороге… задумался и забыл и показалось, что я не на Соловках, а в Посаде… когда идёшь лесом или полем, то как-то забываешь, что это на острове, но когда вспоминаешь, то появляется странное чувство уединённости и оторванности… здесь всё беззвучно, как во сне. Это царство безмолвия».
Как видим, прогулки эти не приносят отцу Павлу облегчения, потому как окружает его пространство-перевёртыш: то ли остров, то ли материк, то ли явь, то ли сон, то ли лагерное безвременье, то ли тюремная мистерия, привыкнуть к которому он — рационалист и прагматик — не может. Ощущает здесь себя этаким экспонатом в огромном музее под открытым северным небом, своего рода экземпляром в том самом «собрании геологического и исторического мусора», где все предметы расположены хаотично и решительно не подлежат никакой систематизации, а значит, и сам человек-экспонат пребывает в межеумочном состоянии. Блуждает Флоренский по бесконечным соловецким лабиринтам, пытаясь запомнить дорогу назад, но ничего из этой затеи не выходит, потому что дороги назад здесь нет.
Блуждает и рассуждает: «Таким образом, потенциальная бесконечность не есть идея, а только вспомогательное понятие... потенциальная бесконечность есть то самое, что древние называли ἄπειρον\1, схоластики — syncategorematice infinitum\2 или indefinitum\3, а новые философы — дурной бесконечностью… Всякая потенциальная бесконечность уже предполагает существование актуальной бесконечности‚ как своего сверхконечного предела‚ всякий бесконечный прогресс уже предполагает существование бесконечной цели прогресса, всякое совершенствование бесконечное требует признания бесконечного совершенства».
Эти слова были написаны отцом Павлом в 1914 году, когда невозможно было и предположить, что здесь, на острове они зазвучат по-особому. Дурная бесконечность Соловков, где случайность и есть система, — по сути, единственный путь признания совершенства, но о том, что же на самом деле есть это совершенство, остров молчит, являясь, как было замечено заключённым Флоренским, «царством безмолвия».
А потом Павел Александрович возвращается на Йодпром, в Филиппову пустынь (она же Иисусова пустынь). Он, конечно же, знает, что именно здесь в 1565 году игумену Филиппу (Колычёву) явился Спаситель в терновом венце (об этом есть упоминание в его записях).
Мысль о том, что это особенное место на острове, уравновешивает неприкаянность человека-экспоната и бессодержательность его нахождения на Соловках, которые тоже кажутся ему неприкаянными и бессодержательными. Пустыня, расположенная на берегу Игуменского озера в двух километрах от Спасо-Преображенского монастыря, воистину наполняет значением всё здешнее бытование — гнетущее, лишённое «глубоких нравственных мотивов», по словам П.А. Флоренского.
Действительно, если тут в 1565 году произошло посещение, засвидетельствованное игуменом, а впоследствии Митрополитом Московским Филиппом II, то всё на Соловках не бессмысленно, просто понять сие непросто.
И вот, заключённый Флоренский, работая в лаборатории, расположенной в бывшем келейном корпусе Иисусовой пустыни, пытается осмыслить это, то есть примирить себя-человека и себя-экспоната, находящегося под постоянным присмотром лагерных надзирателей.
Мы не знаем, произошло ли это примирение, вполне возможно, что да, но никаких доказательств этого в огромном музее под открытым северным небом не сохранилось.
В 2007 году келейный корпус, теперь уже бывший барак Йодпрома, был полностью восстановлен, и сегодня в нём живут монахи. Что и понятно, ведь это же Иисусова пустынь.
Примечания
1. Бесконечное, беспредельное (греч.)
2. Бесконечное, беспредельное (лат.)
3. Бесконечное, неопределённое (лат.)
Соловки. Фото автора. 2024.
К тому времени Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) был ликвидирован, и на острове вовсю шло реформирование местной пенитенциарной системы, которое выражалось в переименовании СЛОНа в СТОН (Соловецкую тюрьму особого назначения), а также в уничтожении прежней лагерной документации и массовых расстрелах как лагерного начальства, так и заключённых, часть которых для этой цели вывозили на материк.
Предположительно, в Филипповой пустыни Павел Флоренский провёл около двух с половиной лет, работая над проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей. Вероятно, летом 1937 года вместе с последней волной соловецких заключённых (в 1937 году на острове была сформирована СТОН НКВД СССР, которая просуществовала здесь до 1939 года) П.А. Флоренского этапировали в Ленинградскую область и расстреляли близ полигона Левашово.
В 1939 году соловецкий Йодпром был переведён в Архангельск, и Филиппова пустынь пришла в запустение. До середины 1990-х годов дошёл только келейный корпус 1856 года постройки — крытое дырявым рубероидом одноэтажное здание, сложенное частично из камня, частично из брёвен, почерневшая, отслоившаяся от стен дранка, сгнившие перекрытия внутри, ни дверей, ни окон тут уже не было, всё выбито и сломано, никаких следов жизни, разве что на притолоке сохранилась неизвестно кем и когда процарапанная надпись — «заключённый Павел Флоренский».
Из писем заключённого П.А. Флоренского 1934–1935 годов: «Не знаю почему, с детства я бессознательно не выносил Соловецкого монастыря, не хотел читать о нём, он казался мне не глубоким и не содержательным, несмотря на своё большое значение в истории. А теперь, попав сюда, я ощущаю глубокое равнодушие к этим древним стенам и постройкам… Соловки воспринимаются как род геологического и исторического мусора… Здешняя природа, несмотря на виды, которые нельзя не назвать красивыми и своеобразными, меня отталкивает: море — не море, а что-то либо грязно-белое, либо чёрно-серое, камни все принесённые ледниками, горки — собственно холмы, наносные, из ледникового мусора, вообще всё не коренное, а попавшее извне, включая сюда и людей. Эта случайность пейзажа, когда её понимаешь, угнетает, словно находишься в засорённой комнате. Так же и люди; все соприкосновения с людьми случайны, поверхностны и не определяются какими-либо глубокими внутренними мотивами».
Итак, на остров, находящийся за окоёмом, не по своей воле попадает человек, который вынужден осмысливать это затерянное в Дышащем (Белом) море пространство, и сам, вероятно, того не замечая, видит себя таким же островом — неприкаянным вместилищем дум и вопросов, на которые нет ответа.
И вот этот человек выполняет тут свою работу, которая ему нравится, следует заметить, много размышляет, собеседует сам с собой, чтобы не сойти с ума, а ещё много ходит по острову: «Сегодня шёл по дороге… задумался и забыл и показалось, что я не на Соловках, а в Посаде… когда идёшь лесом или полем, то как-то забываешь, что это на острове, но когда вспоминаешь, то появляется странное чувство уединённости и оторванности… здесь всё беззвучно, как во сне. Это царство безмолвия».
Как видим, прогулки эти не приносят отцу Павлу облегчения, потому как окружает его пространство-перевёртыш: то ли остров, то ли материк, то ли явь, то ли сон, то ли лагерное безвременье, то ли тюремная мистерия, привыкнуть к которому он — рационалист и прагматик — не может. Ощущает здесь себя этаким экспонатом в огромном музее под открытым северным небом, своего рода экземпляром в том самом «собрании геологического и исторического мусора», где все предметы расположены хаотично и решительно не подлежат никакой систематизации, а значит, и сам человек-экспонат пребывает в межеумочном состоянии. Блуждает Флоренский по бесконечным соловецким лабиринтам, пытаясь запомнить дорогу назад, но ничего из этой затеи не выходит, потому что дороги назад здесь нет.
Блуждает и рассуждает: «Таким образом, потенциальная бесконечность не есть идея, а только вспомогательное понятие... потенциальная бесконечность есть то самое, что древние называли ἄπειρον\1, схоластики — syncategorematice infinitum\2 или indefinitum\3, а новые философы — дурной бесконечностью… Всякая потенциальная бесконечность уже предполагает существование актуальной бесконечности‚ как своего сверхконечного предела‚ всякий бесконечный прогресс уже предполагает существование бесконечной цели прогресса, всякое совершенствование бесконечное требует признания бесконечного совершенства».
Эти слова были написаны отцом Павлом в 1914 году, когда невозможно было и предположить, что здесь, на острове они зазвучат по-особому. Дурная бесконечность Соловков, где случайность и есть система, — по сути, единственный путь признания совершенства, но о том, что же на самом деле есть это совершенство, остров молчит, являясь, как было замечено заключённым Флоренским, «царством безмолвия».
А потом Павел Александрович возвращается на Йодпром, в Филиппову пустынь (она же Иисусова пустынь). Он, конечно же, знает, что именно здесь в 1565 году игумену Филиппу (Колычёву) явился Спаситель в терновом венце (об этом есть упоминание в его записях).
Мысль о том, что это особенное место на острове, уравновешивает неприкаянность человека-экспоната и бессодержательность его нахождения на Соловках, которые тоже кажутся ему неприкаянными и бессодержательными. Пустыня, расположенная на берегу Игуменского озера в двух километрах от Спасо-Преображенского монастыря, воистину наполняет значением всё здешнее бытование — гнетущее, лишённое «глубоких нравственных мотивов», по словам П.А. Флоренского.
Действительно, если тут в 1565 году произошло посещение, засвидетельствованное игуменом, а впоследствии Митрополитом Московским Филиппом II, то всё на Соловках не бессмысленно, просто понять сие непросто.
И вот, заключённый Флоренский, работая в лаборатории, расположенной в бывшем келейном корпусе Иисусовой пустыни, пытается осмыслить это, то есть примирить себя-человека и себя-экспоната, находящегося под постоянным присмотром лагерных надзирателей.
Мы не знаем, произошло ли это примирение, вполне возможно, что да, но никаких доказательств этого в огромном музее под открытым северным небом не сохранилось.
В 2007 году келейный корпус, теперь уже бывший барак Йодпрома, был полностью восстановлен, и сегодня в нём живут монахи. Что и понятно, ведь это же Иисусова пустынь.
Примечания
1. Бесконечное, беспредельное (греч.)
2. Бесконечное, беспредельное (лат.)
3. Бесконечное, неопределённое (лат.)
Соловки. Фото автора. 2024.