Пишем

Концентрические круги социальной идентичности

«…не добро человеку быти единому…»


Быт 2:18


Падая в тихую заводь бытия из того таинственного места, где обитают души нерождённых, наша душа производит расходящиеся по поверхности концентрические круги — разнообразные и всё более широкие «мы».

«Нагие и одинокие приходим мы в изгнание, — пишет Томас Вулф (1900–1938) о своём рождении. — В тёмной утробе нашей матери мы не знаем её лица; из тюрьмы её плоти выходим мы в невыразимую глухую тюрьму мира».

Но одиночество очень быстро истаивает. Наше сознание по-настоящему пробуждается в тот момент, когда мы вдруг осознаём: мы тут не одни.

Я с удивлением наблюдал, затаившись, выражение лица своего новорождённого сына, который не отрываясь смотрел на бумажную иконку, прикреплённую к высокой спинке его колыбели. Он явно пребывал в диалоге: выражение его лица постоянно менялось, он то хмурился, то растягивал рот в широкой счастливой улыбке. Потом опять становился серьёзным и слушал что-то, предназначенное лишь ему одному.

Потом Тот, Кто посещает нас в самом начале, в отправной точке нашего пути, тактично отступает в тень бессознательного, оставляя на душе лишь горячий отпечаток, подобие лунного кратера. Его место занимает склонённое к нам лицо матери.

Так вступает в игру базовое «мы», растворяющее в себе наше первородное одиночество. Родители — ключевой элемент существования, подпорки и «сферы обслуживания», предназначенные для того, чтобы оберегать ракету на пусковом столе. В типологической конфигурации их должно быть две. К несчастью, случается, что таких опор не две, а одна; ещё трагичнее, когда они вообще отсутствуют. Тут уже вступает Диккенс, звучит щемящая тема сиротства, которая только заостряет осознание значимости социальных связей, роль других в становлении нашего «я».

Дальше жизнь, разворачивая свой сюжет, ведёт нас через анфиладу сообществ, всё более широких, объединяющих всё большее число личностей, отличных от нашей. Мы узнаём, что семья — это не только родители, но также другие родственники (некоторые совсем нам не нравятся). А ещё нас почти насильно прививают к стволу разношёрстных детских коллективов — «Надо дружить!». И заканчивается искус жёстким сцеплением неокрепшего эго с шестерёнками школьного класса. Происходит болезненный процесс социализации, с его неизбежными травмами, разочарованием и приобретаемым дорогой ценой житейским опытом.

Но кроме возрастающей травматичности социализация дарит нам открытия и навыки, без которых не сложится полноценное существование личности, развёртывание её лепестков, реализация её потенциала. Чудо коррекции индивидуальной траектории, получение импульсов к развитию и новых живительных идей — вот награда тому, кто не дезертировал с поля боя, не укрылся в раковине самоизоляции.

Рассказывают, что на одной из древних площадей Европы провели такой эксперимент: добровольцам предлагали значительную награду, если они сумеют с завязанными глазами пересечь площадь по прямой, дойти до указанной точки на противоположной стороне. И что же? — не справился ни один, каждый по пути невольно уклонялся в сторону, как ни пытался сохранять «курсовую устойчивость». Дело в том, что шаг правой и левой ногой у каждого человека различен; и погрешность, накапливаясь, отклоняет нас от воображаемой прямой, прочерченной на гладком листе нашего воображаемого универсума.

Этот эксперимент кажется существенной метафорой того, для чего индивидуальности, при всём её самомнении, необходим социум. В гуще людей, соприкасаясь с ними плечами, локтями, выслушивая от них ругань и критику, вплоть до канонического восклицания: «Куда прёшь?!» — мы тем самым невольно прокладываем курс по кратчайшему расстоянию до своей цели, а это, как известно, прямая… ну, с некоторым учётом неминуемых препятствий и угроз.

Каждый на протяжении жизни вступает в сообщества, покидает сообщества, осознаёт, что является элементом множества социальных систем. Мы — «члены семьи», соседи своих соседей, земляки своих земляков; мы одноклассники, однокурсники, сослуживцы, коллеги. Мы, наконец, граждане своей страны, члены церковной конгрегации или неформального объединения людей, отрицающих свою веру в существование Высших сил. Мы принадлежим профессиональному цеху, болеем за футбольную команду, объединяемся в группы по увлечениям, ситуативно чувствуем солидарность к различным социальным стратам. Когда у нас появляются собственные дети, вместе с ними рождается новое «мы», ради которого мы готовы терпеть лишения, умирать и убивать.

Таким образом, осознавая и утверждая свою идентичность, мы перебираем и оцениваем множество своих принадлежностей, как разведчик-нелегал перебирает спрятанные в тайнике паспорта иностранных держав. Да, наша личность не сводится ни к одной из наших социальных ролей — но без них она как будто расплывается, теряет очертания. Не случайно в древних сообществах изгнание по степени суровости было тождественно смертной казни: изгнание из «мы» — это гражданская смерть, перерубание ниточки, на которой в равнодушном и холодном космосе подвешено наше эмоциональное и рациональное бытие.

Насколько значимы размеры сообщества, калибр социальной группы, к которой мы принадлежим? Что важнее — принадлежность к семье или к целому этносу, к маленькому отделу или к числу служащих многотысячного мегаконцерна? Для переживания разных форм принадлежности оказываются задействованы разные механизмы, разные группы мышц. Малые, «тесные» сообщества легче эмоционально обжить; в них возникают самые важные, острее переживаемые чувства, по которым мы, в конечном счёте, оцениваем свою жизнь как «счастливую» или «неудавшуюся». Эпические понятия «народ», «государство», «раса» тоже воздействуют на нас эмоционально, особенно в периоды острых кризисов, экзистенциальных угроз. Теряя в осязаемости, в тёплом чувстве родства, социально-политическое «мы» радикально влияет на траекторию нашего развития, на выбор профессии, на отношение к работе. Именно в процессе самоопределения внутри больших человеческих общностей формируется главная жизненная установка: брать или давать, паразитировать или служить, «мне должны» или «я должен»?

Применительно к существованию в социуме особенное значение приобретает чувство #справедливости, соответствия происходящего внутреннему нравственному императиву, пониманию и ощущению Высшей Правды. При систематическом нарушении очевидных норм справедливости, при надругательстве над здравым смыслом и человеческой мерой Правды множественное «мы» ослабевает. Это грозит устойчивости всей государственной конструкции и требует от власти коррекции царящих в обществе правил и обычаев.

Существует точка зрения, что, в известном смысле, можно говорить и о понятии коллективной личности — о превращении «мы» в новое, многосоставное Сверх-Я. В соответствии с таким видением народ — словно единое существо, обладающее памятью, характером, чувствами. Эта точка зрения находит подтверждение в периоды народных бедствий, когда особенно ярко проявляются солидарность, взаимопомощь, когда отдельный человек сильнее всего ощущает свою принадлежность к надличностному «мы».

Если разделить в суточном круге время бодрствования между «работой» и «отдыхом», окажется, что это, в то же самое время, графическое отражение соотношения «я» — «мы». Человек «работает» в социуме; его созидательные усилия, амбиции и достижения происходят на подмостках социального взаимодействия. А «личное время» он посвящает своему «я» — саморазвитию, отдыху, релаксации, восстановлению душевного равновесия; одним словом, всему тому, что он на самом деле любит, в чём остро нуждается. «Я» погружено в «мы», но не растворяется в нём; оно развивается, созревает, абсорбирует из коллективного бытия знания, обретает цели и смыслы. «Мы» способствует формированию у человека самооценки, автопортрета, который становится источником разочарования или гордости, становится фундаментом чувства собственного достоинства. Только в этом случае звучание грандиозного национального оркестра, в котором каждый ведёт свою партию, складывается в подлинную гармонию. Именно чувство собственного достоинства, зрелость и проявленность каждого «я» в многомилионном многообразии личностей обеспечивают монолитность и устойчивость всего общественного здания, которое для внешнего мира становится непререкаемым «МЫ».

Опубликовано: Инструментариум. Вып. 7. Такие разные #МЫ. М.: ФЦГП, 2024. С. 4-7.