Боже правый, неужели
Вслед за ним пройду и я
В жизнь из жизни мимо цели,
Мимо смысла бытия?
Арсений Тарковский
Страховые агенты с их бланками и цветными брошюрами готовы предложить нам избавление от большинства угроз: от страха потери имущества, потери кормильца, дома, машины, даже потери конечности и «товарного вида» (говорят, актриса Дженнифер Лопес застраховала самую выдающуюся часть своего тела).
На самом же деле есть лишь одна ужасная, кромешная перспектива, которая лишает нас мужества и вгоняет в беспросветную депрессию: это перспектива, что наша личность, со всеми её милыми сердцу чёрточками и складочками, в минуту нашей смерти рассеется, как дым, перестанет существовать, образует в мире дыру, которая вскоре бесследно затянется.
Юная Марина Цветаева заглянула в бездну и нашла для её описания самые простые, жгучие слова:
И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!..
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
Сама эта мысль мгновенно обесценивает все усилия чувствовать, запоминать, копить — и даже вести себя прилично: чего ради, если всё утечёт в трубу, развеется, сгинет? Только стоики умудрялись (или хотя бы пытались) смотреть в лицо смерти, не теряя хладнокровия.
Но мы, выдохнув и собравшись с мыслями, обнаруживаем, что, во-первых, есть и другие способы растянутой во времени утраты личности, не сопряжённые с летальным исходом. Мы утрачиваем свою личность, когда пасуем перед навязанными нам извне ценностями и стандартами. Когда молчаливо соглашаемся с чужими суждениями, хотя они противоречат нашим вкусам и врождённому чувству красоты, справедливости, добра.
Сама демоническая идея «глобализации» — это мировая фабрика по истреблению личности, по принудительной стрижке всех под одну гребёнку, по стиранию индивидуальности в угоду удобству потребления и утилизации.
Русский учёный Андрей Болотов в конце XVIII века описал и зарисовал 600 сортов яблок! А сколько сортов яблок может назвать современный человек? И сколько из них он найдёт в своём супермаркете? И так — во всём, во всём. Тысячу голосов музыкальных инструментов поп-культура свела к десятку; сотни тысяч выразительных, эмоционально окрашенных слов — к сотне отвратительных уродцев: «Вау!» — «Круто!» — «Короче…» — «Типа…» — «Походу…» — «Движуха» — «Я в шоке» — «Ващ-ще-е!»
Выразить себя такими средствами — невозможно; и зачем человеку личность, если её вкусы и проявления настолько шаблонны, унифицированы, как одноразовый пластиковый стакан?
Во-вторых, нам свойственно дорожить тем, к чему мы приложили усилия, на что потратили время и пыл души. Сносить прекрасное здание — жаль, у него, бывает, находятся защитники; а сносить аварийный уродливый барак или городские трущобы ничуть не жаль, это приносит облегчение, как уборка мусора. Гибель великой статуи — «Давида» Микеланджело или фигур греческого Эрехтейона — стала бы культурной катастрофой; а вот покрашенных масляной краской «ильичей» из наших дворов и с площадей стоило бы навечно отправить в запасник.
Поэтому страх утраты личности пропорционален её ценности и красоте. Даниил Андреев писал:
…смерть права, ликуя и губя:
Смерть есть долг несовершенной формы,
не сумевшей выковать себя!
Конечно, для каждого человека собственная личность и нажитый с годами багаж воспоминаний, сантиментов и жизненного опыта имеет цену, и цена эта высока. Дай Бог, чтобы было кому пролить слезу над каждым ушедшим, чтобы каждого нашлись желающие проводить в «путь всея земли» друзья, родные и сослуживцы. Но всё-таки действительно существует такая вещь, как оставленное человеком наследие; и то, что мы оставляем после себя, противостоит забвению, которое не что иное как разновидность смерти.
Ну, а в-третьих, в-третьих…
«Смерти нет», — твердят нам философы, святые, великие учителя человечества. Что они имеют в виду? Те самые «добрые дела», которые хранят благодарную память об умерших, или всё-таки нечто большее — таинственную способность души существовать после разрушения её телесной оболочки?
Нам известны случаи доказанного существования личности вне тела. Едва ли не самый очевидный из них — музыка: какими-то крючками и линейками зафиксированы и сохранены в неприкосновенности такие нюансы переживаний и настроений, такие тонкие — даже выше слова! — оттенки мысли и чувства, что если не чужая душа говорит с нами посредством приручённого звука, тогда кто?
Другой, но схожий пример — поэзия. Опять магия, опять необъяснимое чудо: на 100, на 200 лет сохранённое и донесённое без усушки живое чувство, узнаваемая интонация, дыхание давно умершего автора… Только поэтому возможна такая искренняя общенациональная влюблённость в человека, которого два века нет на свете, как в случае с Пушкиным; причём не в школьного классика, а именно в совершенно живую личность, знакомую каждому не хуже, чем многие родственники.
Современное секулярное сознание, отравленное поверхностно усвоенными «научными представлениями» и суждениями о мире, не может себе представить жизнь после смерти. Наблюдение за вещами в захламлённом мире больших городов свидетельствует: если агрегат сломался — его место на помойке, воскресения не будет. Посудомоечная машина протекла, автомобиль проржавел — на свалку; шарики зашли за ролики, зубчики стёрлись — всё, выбрасываем, покупаем новое. Оказавшись в окружении одноразовых вещей, мы и сами кажемся себе одноразовыми, обречёнными на слом.
Но посмотрим, например, на веточку дерева. По осени листва облетела, и ветка-рука превратилась в сухую, мёртвую палочку; нет абсолютно никаких причин подозревать, что в ней скрыта и продолжается жизнь. Но через несколько месяцев насквозь промёрзшая проволочка буквально взорвётся жизнью: из неё с необыкновенной силой вырвутся и потянутся к свету новые листья. Откуда взялась эта новая жизнь, где таилась, чем (или Кем) снова приведена из небытия в бытие?
Частью какого мира мы, люди, являемся — мира смертной механики или бессмертной органики? Куда направлен вектор нашей истории — в сторону свалки сломанных вещей или в сторону торжествующей, всепобеждающей жизни?
Конечно, ежегодное чудо нового воскрешения души дерева в виде листа имеет другую природу, чем человеческая личность (хотя, что мы знаем о душе и индивидуальности дерева?). Но наши предки, находившие себе друзей и собеседников среди деревьев и камней, зверей и птиц, едва ли были глупее нас — и уж точно не были несчастней. Они чтили умерших предков как живых, приносили им еду, рассказывали новости, говорили с их душами и что-то умели расслышать в ответ. И это было задолго до того, как нам было сказано с полной определённостью: «Бог же не есть Бог мёртвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк 20:38).
Возможно, мы бы больше узнали о бессмертии собственной души, если бы зорче смотрели по сторонам и вверх, на звёздное небо, — а не пялились, глотая слёзы, в зев тёмного чулана небытия.
Пищулин А. Грозит ли нам «утрата личности»? // Инструментариум. Вып. 5. Личность. М.: ФЦГП, 2023. С.21–24.