В конце 1990-х в Москве я довольно случайно попала на лекцию профессора Ягеллонского университета Арсения Яцковского о паломничествах в Ясну Гуру — к Ченстоховской Богоматери. После лекции попросила профессора прислать мне доклад — он прислал презентацию со всеми фотографиями и, по-моему, даже с видеосюжетами. И я решила, что как-нибудь обязательно приеду в Ченстохову. Собиралась в 2005-м — в тот год как раз был обмен студентами между РГГУ и Ягеллонским университетом, но не сложилось.
Впервые я попала в Польшу только в 2019-м, на конференцию, провела в Варшаве две или три ночи, но до Ченстоховы так и не доехала.
И вот я здесь — почти через 20 лет после того, как впервые услышала о Ченстоховской Богоматери, проездом из Вроцлава в Варшаву. Поезд скорый, междугородний, наутро самолёт, но можно на пару часов выйти в Ченстохове — и посмотреть наконец знаменитое место паломничества.
На вокзале говорят: «Недалеко, прямо-прямо, в гору». Увидишь, мол. И правда: не увидеть невозможно, колокольню собора видно издали —- и она, конечно, архитектурная доминанта города. Более того: при первом взгляде кажется, что современный город весь целиком ориентирован на собор, стоящий на горе, обращён к нему. Может быть, потому что в двух шагах от вокзала, перпендикуляром к проспекту Свободы (Аleja Wolności) разлеглась (а иначе и не скажешь, настолько её размер нетипичен для средневекового города) аллея Богоматери (Aleja Najświętszej Maryi Panny) — улица, ведущая прямо к подножию горы, к большому комплексу храмов.
Приехала затемно, в будний день, зимой — и аллея была совсем пустая, пустынная, и сам город казался таким — безлюдным. В большие католические праздники тут, уверена, не пройти. Но не сегодня.
В соборе тоже тихо — два-три человека, несколько монахов, кажется, доминиканцы, просторно, в интерьере — барокко, большой украшенный орган, скульптуры, список Ченстоховской иконы в северном нефе. И никого у неё. Не та? Спрашиваю одну из пожилых дам — оказывается итальянка, - она показывает жестом влево, на открытую дверь. За дверью — очередь к исповеди. Не то.
Видя мою растерянность, старушка-итальянка указывает ещё на одну дверь, подальше. И вот там, несколькими ступенями ниже основной базилики, но всё-таки не в крипте, скорее в часовне, уже всё иное; вместо скамеек — раскладные стульчики, которые принесли с собой паломники, на стенах привесы — чётки, костыли, кресты, таблички с благодарностями за исцеления, а в центре молитвенного зала — паломники: на коленях, распластавшиеся ниц, сидящие на принесённых стульчиках, монтирующие собственные стенды-растяжки, молящиеся, кто как умеет.
В алтаре готовятся начать мессу — но можно ещё успеть проползти на коленях вокруг алтаря — как под синтроном византийских храмов — и вокруг иконы — возвышающейся над всеми «Чёрной Мадонны» — Ченстоховской Богоматери в серебряном окладе и в бархате XVIII века, если не старше. Все стены этого ограждённого для удобства паломников пути завешаны серебряными вотивами — в память об исцелениях сюда приносят миниатюрные изображения исцелённых частей тела — глаз, рук, ног, иногда фигурки целиком, здесь же есть таблички-вотивы, благодарения, и кресты-мощевики. И тут же, но уже ближе к выходу, ящичек для пожертвований: вместо привычных нам восковых свечей — электрические.
Уходить не хочется, но никто и не торопит, можно ещё немножко постоять тут, на коленях, уже лицом к иконе, в толпе молящихся, но всё ещё будучи отделённой от них ограждением для паломников.
А потом польская месса — неожиданно начавшаяся духовным стихом, посвящённым Ченстоховской Богоматери, с непривычно долгой для католиков проповедью после Евангелия и особенным причащением — не паломники здесь вереницей выстраиваются к Чаше, а священники сами, проходя мимо коленопреклоненных паломников, причащают их.
Выходить тяжело — не сразу перестроишься на свой XXI век, с бешеным ритмом и светящейся рекламой. Но и тут можно не спешить — посидеть в тишине пустой и тёмной базилики, неспешно пройти по аллее, выпить наконец кофе или «зимнего чаю с яблоками» — и ещё несколько часов в поезде, до самой Варшавы, мысленно возвращаться на этот островок средневекового благочестия и живой христианской веры.