Называлась Попова Курья так по расположенной здесь, на левом берегу Северной Двины, заводи, которую местные именовали курейкой — заливом без названия, безымянной местностью, то есть о которой только и было ведомо, что раньше тут в пещерах, выкопанных по левобережью, жили неусыпающие монахи. Никогда не спали они, потому как боялись, что во сне на них нападёт началозлобный демон и исхитит их бессмертную душу.
А ещё были они известны тем, что ходили в устье Двины на самодельных карбасах ловить палтуса. Ставили на мелководье трубу, выдолбленную из цельного дерева, пропитанную тюленьим жиром, а потом и прокопчённую на торфянике, приноравливались и дудели в неё по очереди. Дело это было непростое, потому и подряжали людей на то особенных, умеющих дудеть ровно и беспрерывно, без вдохов и выдохов. Услышав протяжные и глухие звуки, похожие то ли на стон совы, то ли на волчий вой, палтус и выходил на мелководье, стремясь влезть в трубу, в её разверстую пасть, откуда эти звуки исходили (почему-то влекла его эта тайна), и застревал в трубе. Бывало, что особенно поразительных своими размерами рыбин высушивали потом и сажали на цепь вместо собаки у ворот, чтобы они охраняли дом от злых духов, отпугивали их своим грозным видом.
Из Поповой Курьи в Рочегду — лесопосёлок, расположенный на правом берегу реки, раз в час, с перерывом на обед, ходит самоходный паром СП-11. Очередь на него выстраивается по песчаному берегу, укатанному грейдерами и лесовозами. По аппарели задом заезжают на металлический пандус, грохоча на стыках, перегазовывая, встают впритык, так что и не выбраться из кабины, а окна не открывают, не дай Бог, потому как раскалённые на солнце и от работы моторов кузова облеплены шевелящимся роем оводов и слепней.
Рой гудит, бьётся в стекла автомобилей, глядит сотнями своих фасеточных немигающих глаз на испуганных пассажиров, просится на постой в некотором роде.
Верховодит на пароме расстановкой транспорта регулировщик по фамилии Парменов. Он из местных, из деревни Сергеевской, так называемой Троицкой боярщины Шенкурского благочиния, лопочет быстро, словно мелкой дробью барабанит по деревянному настилу, а посему разобрать, что он там говорит, стараясь при том ещё и перекричать рёв дизеля да грохот двинской воды, нет никакой возможности. Словно вдогонку своим речам ловко шныряет он по узким проходам между машинами, не боясь совершенно летающих полчищ. Да они и не трогают его, привыкли, видать, к Парменову, то ухо крутящему, то затылок скребущему, то повисающему на цепном крепеже, что дрожит в такт вибрации палубы.
В Рочегду с левобережья едут в основном дачники из Архангельска и Северодвинска, тяжёлый грузовой транспорт да командировочные из Устьян по делам леспромхоза, который после долгого перерыва возобновил свою работу.
А ведь с Конецгорской лагерной лесобиржи ГУЛАГ СССР тут всё и началось в конце 1930-х. От реки в глубь тайги к лесосекам, где находились и лагпункты, заключёнными была проложена целая сеть УЖ, по которой лес вывозили на Запань — специально подготовленное на берегу Северной Двины место для сплава. Со временем тут был построен лесопильный завод, биржа и дом культуры, в который по выходным на танцы со всей округи — от Конецгорья до Рочегды — собирались вольнонаёмные.
СП-11 меж тем сбрасывает обороты и подходит к берегу, плавно вписывая висящий на тросах пандус в песок, скрежещет и замирает. А машины тут же начинают движение, чинно, неспешно, строго соблюдая указания Парменова, который стоит в носовой части парома и начертывает руками в воздухе разнообразные путеводные фигуры, как бы дирижирует процессом, что-то даже себе и напевая при этом под нос.
На берегу Парменова дожидается его рогатый ИЖ — ещё отцовский мотоцикл, машина древняя, но надёжная.
Лесопосёлок Рочегда, расположенный в полутора километрах от Запани вверх по течению, сохранился по сути в своём первозданном виде — двухэтажные бараки с печным отоплением, рубленый «в лапу» продмаг, крытый шифером, дровяники во дворах, деревянные мостовые. Знаками же нового времени тут являются лишь недавно открытая библиотека, забранная сайдингом, свежевыкрашенный памятник тепловозу ТУ-7, Иверская церковь 2002 года постройки да разбросанные по огородам в качестве хозблоков вагоны разобранной в начале 1990-х железнодорожной линии.
Дорога с Запани, что петляет через лес, оказывается улицей Ломоносова. Он, согласно местному преданию, проходил через эти земли и даже останавливался на Никольском погосте, что на Буевом холме (16 километров от Рочегды на юг), откуда была видна Северная Двина, по которой и шли в годы оны рыбные обозы в Москву.
А улица меж тем забирается на пологий холм, стройнеет среди рядов поселковых бараков, соблюдает рядность телеграфных столбов, ну и пылит всякий раз под колёсами автоцистерны, которая через день привозит в Рочегду питьевую воду.
Тут, на площадке перед продмагом уже толпится народ с флягами и ведрами — кто во что горазд. Вот, например, тетя Роза Буторина в камуфляжной куртке всегда приходит с коромыслом, специально для нее сооружённым внуком Серёженькой, недавно приезжавшим навестить бабушку с СВО.
Тетю Розу все пропускают вперед, конечно, но она не идёт, говорит, что только «в порядке общей очереди». Спорить с ней бесполезно и рискованно отчасти, уж больно нравом она крута, потому как всю жизнь проработала в Конецгорской заготконторе при лагерном управлении.
Насыщаются окрестные бараки питьевой водой минут за 15. Вентиль закручивает последний в этой длинной, но не бесконечной, очереди и стучит по двери водителя, мол, можешь ехать дальше — Кургомень, Топса, Сельменьга.
С тем и уезжает водовоз, пыля. И площадка перед продмагом пустеет. Лишь пара самодельных болотоходов, на которых у местных мужиков принято ходить на охоту или за грибами на заброшенные просеки, остаётся, да мотоцикл ИЖ.
Выходит, что это Парменов прибыл с Запани.
Так оно и — выходит на улицу, держа в руках бутылку молока и калач местной выпечки. Усаживается на скамейку под деревом и начинает угощаться, обеденный перерыв как-никак.
Дед Парменова Василий Степанович служил псаломщиком в сергеевской Троицкой церкви. После того, как церковь закрыли, пошёл работать на сплавучасток мотористом буксира. Был на хорошем счету и любил показывать внуку свои почётные грамоты Конецгорского лагуправления, которые висели у него в избе под стеклом на видном месте.
А ещё уважал Василий Степанович сиживать на высоком берегу Северной Двины и подолгу всматриваться за окоём, туда, где когда-то и была та самая ##курейка#, населённая неусыпающими. Всё недоумевал, как это они могут вообще без сна обходиться, ведь по рассказам знал, что штрафникам на лагпунктах, например, специально не давали спать и многие из них сходили от этого с ума или умирали от нервного истощения. А тут, поди ж ты, и молились, и палтуса ловили, и карбаса мастерили.
Потом вставал и, опираясь на палку, был хромым от рождения, брёл домой через заросшее кустарником бывшее английское кладбище времён интервенции мимо Троицкой церкви, после закрытия превращённой в склад ГСМ (горюче-смазочных материалов), о службе в которой предпочитал не вспоминать…
Парменов-младший встаёт со скамейки и запускает мотоцикл, что начинает плеваться дымом и судорожно кашлять, пробуждая сомлевших в тени собак.
Обеденный перерыв-то закончился.
Затем долетает до Запани минут за пять. А там, на противоположном берегу Северной Двины, уже стоят лесовозы и грузовики со стройматериалами. Увидев отваливший от Рочегды СП-11, мужики закуривают с удовольствием:
— Молодец всё-таки Парменыч, по времени ходит, без опозданий, — и поглядывают по сторонам при этом.
А по сторонам Попова Курья и есть, безымянная местность, о которой только и ведомо, что раньше тут в пещерах жили чернецы — попы в простонародье. Однако на вопрос, так ли это было на самом деле, теперь уже, думается, не ответит никто.
Фото автора. 2024.
А ещё были они известны тем, что ходили в устье Двины на самодельных карбасах ловить палтуса. Ставили на мелководье трубу, выдолбленную из цельного дерева, пропитанную тюленьим жиром, а потом и прокопчённую на торфянике, приноравливались и дудели в неё по очереди. Дело это было непростое, потому и подряжали людей на то особенных, умеющих дудеть ровно и беспрерывно, без вдохов и выдохов. Услышав протяжные и глухие звуки, похожие то ли на стон совы, то ли на волчий вой, палтус и выходил на мелководье, стремясь влезть в трубу, в её разверстую пасть, откуда эти звуки исходили (почему-то влекла его эта тайна), и застревал в трубе. Бывало, что особенно поразительных своими размерами рыбин высушивали потом и сажали на цепь вместо собаки у ворот, чтобы они охраняли дом от злых духов, отпугивали их своим грозным видом.
Из Поповой Курьи в Рочегду — лесопосёлок, расположенный на правом берегу реки, раз в час, с перерывом на обед, ходит самоходный паром СП-11. Очередь на него выстраивается по песчаному берегу, укатанному грейдерами и лесовозами. По аппарели задом заезжают на металлический пандус, грохоча на стыках, перегазовывая, встают впритык, так что и не выбраться из кабины, а окна не открывают, не дай Бог, потому как раскалённые на солнце и от работы моторов кузова облеплены шевелящимся роем оводов и слепней.
Рой гудит, бьётся в стекла автомобилей, глядит сотнями своих фасеточных немигающих глаз на испуганных пассажиров, просится на постой в некотором роде.
Верховодит на пароме расстановкой транспорта регулировщик по фамилии Парменов. Он из местных, из деревни Сергеевской, так называемой Троицкой боярщины Шенкурского благочиния, лопочет быстро, словно мелкой дробью барабанит по деревянному настилу, а посему разобрать, что он там говорит, стараясь при том ещё и перекричать рёв дизеля да грохот двинской воды, нет никакой возможности. Словно вдогонку своим речам ловко шныряет он по узким проходам между машинами, не боясь совершенно летающих полчищ. Да они и не трогают его, привыкли, видать, к Парменову, то ухо крутящему, то затылок скребущему, то повисающему на цепном крепеже, что дрожит в такт вибрации палубы.
В Рочегду с левобережья едут в основном дачники из Архангельска и Северодвинска, тяжёлый грузовой транспорт да командировочные из Устьян по делам леспромхоза, который после долгого перерыва возобновил свою работу.
А ведь с Конецгорской лагерной лесобиржи ГУЛАГ СССР тут всё и началось в конце 1930-х. От реки в глубь тайги к лесосекам, где находились и лагпункты, заключёнными была проложена целая сеть УЖ, по которой лес вывозили на Запань — специально подготовленное на берегу Северной Двины место для сплава. Со временем тут был построен лесопильный завод, биржа и дом культуры, в который по выходным на танцы со всей округи — от Конецгорья до Рочегды — собирались вольнонаёмные.
СП-11 меж тем сбрасывает обороты и подходит к берегу, плавно вписывая висящий на тросах пандус в песок, скрежещет и замирает. А машины тут же начинают движение, чинно, неспешно, строго соблюдая указания Парменова, который стоит в носовой части парома и начертывает руками в воздухе разнообразные путеводные фигуры, как бы дирижирует процессом, что-то даже себе и напевая при этом под нос.
На берегу Парменова дожидается его рогатый ИЖ — ещё отцовский мотоцикл, машина древняя, но надёжная.
Лесопосёлок Рочегда, расположенный в полутора километрах от Запани вверх по течению, сохранился по сути в своём первозданном виде — двухэтажные бараки с печным отоплением, рубленый «в лапу» продмаг, крытый шифером, дровяники во дворах, деревянные мостовые. Знаками же нового времени тут являются лишь недавно открытая библиотека, забранная сайдингом, свежевыкрашенный памятник тепловозу ТУ-7, Иверская церковь 2002 года постройки да разбросанные по огородам в качестве хозблоков вагоны разобранной в начале 1990-х железнодорожной линии.
Дорога с Запани, что петляет через лес, оказывается улицей Ломоносова. Он, согласно местному преданию, проходил через эти земли и даже останавливался на Никольском погосте, что на Буевом холме (16 километров от Рочегды на юг), откуда была видна Северная Двина, по которой и шли в годы оны рыбные обозы в Москву.
А улица меж тем забирается на пологий холм, стройнеет среди рядов поселковых бараков, соблюдает рядность телеграфных столбов, ну и пылит всякий раз под колёсами автоцистерны, которая через день привозит в Рочегду питьевую воду.
Тут, на площадке перед продмагом уже толпится народ с флягами и ведрами — кто во что горазд. Вот, например, тетя Роза Буторина в камуфляжной куртке всегда приходит с коромыслом, специально для нее сооружённым внуком Серёженькой, недавно приезжавшим навестить бабушку с СВО.
Тетю Розу все пропускают вперед, конечно, но она не идёт, говорит, что только «в порядке общей очереди». Спорить с ней бесполезно и рискованно отчасти, уж больно нравом она крута, потому как всю жизнь проработала в Конецгорской заготконторе при лагерном управлении.
Насыщаются окрестные бараки питьевой водой минут за 15. Вентиль закручивает последний в этой длинной, но не бесконечной, очереди и стучит по двери водителя, мол, можешь ехать дальше — Кургомень, Топса, Сельменьга.
С тем и уезжает водовоз, пыля. И площадка перед продмагом пустеет. Лишь пара самодельных болотоходов, на которых у местных мужиков принято ходить на охоту или за грибами на заброшенные просеки, остаётся, да мотоцикл ИЖ.
Выходит, что это Парменов прибыл с Запани.
Так оно и — выходит на улицу, держа в руках бутылку молока и калач местной выпечки. Усаживается на скамейку под деревом и начинает угощаться, обеденный перерыв как-никак.
Дед Парменова Василий Степанович служил псаломщиком в сергеевской Троицкой церкви. После того, как церковь закрыли, пошёл работать на сплавучасток мотористом буксира. Был на хорошем счету и любил показывать внуку свои почётные грамоты Конецгорского лагуправления, которые висели у него в избе под стеклом на видном месте.
А ещё уважал Василий Степанович сиживать на высоком берегу Северной Двины и подолгу всматриваться за окоём, туда, где когда-то и была та самая ##курейка#, населённая неусыпающими. Всё недоумевал, как это они могут вообще без сна обходиться, ведь по рассказам знал, что штрафникам на лагпунктах, например, специально не давали спать и многие из них сходили от этого с ума или умирали от нервного истощения. А тут, поди ж ты, и молились, и палтуса ловили, и карбаса мастерили.
Потом вставал и, опираясь на палку, был хромым от рождения, брёл домой через заросшее кустарником бывшее английское кладбище времён интервенции мимо Троицкой церкви, после закрытия превращённой в склад ГСМ (горюче-смазочных материалов), о службе в которой предпочитал не вспоминать…
Парменов-младший встаёт со скамейки и запускает мотоцикл, что начинает плеваться дымом и судорожно кашлять, пробуждая сомлевших в тени собак.
Обеденный перерыв-то закончился.
Затем долетает до Запани минут за пять. А там, на противоположном берегу Северной Двины, уже стоят лесовозы и грузовики со стройматериалами. Увидев отваливший от Рочегды СП-11, мужики закуривают с удовольствием:
— Молодец всё-таки Парменыч, по времени ходит, без опозданий, — и поглядывают по сторонам при этом.
А по сторонам Попова Курья и есть, безымянная местность, о которой только и ведомо, что раньше тут в пещерах жили чернецы — попы в простонародье. Однако на вопрос, так ли это было на самом деле, теперь уже, думается, не ответит никто.
Фото автора. 2024.